Истории

Петербуржцы рассказывают, за что они любят спальные районы, а не центр

Периферийные районы Петербурга принято ассоциировать с унылыми хрущевками и брежневками, мужчинами в «адидасах», хмурыми женщинами с тяжелыми сумками, полными продуктов из ближайшей страшной коробки – торгового центра. На деле все совсем не так: в Купчино, на Гражданке, в Полюстрово, на Канонерке можно и нужно жить с удовольствием. Молодые обитатели спальных районов рассказывают – почему.

Дарья Михмель, 22 года, журналист. «Я живу на Комендантском проспекте, недалеко от метро. Год назад переехала из Новосибирска в Петербург, вышла замуж и вселилась в этот дом. Ему лет 8-10 — большой, чистый, очень длинный. Одна женщина выращивает рядом с парадной цветы; правда, ей никто не помогает. Во дворе есть фонтан: на зиму его закрывают — весной включают.

В Новосибирске я тоже жила на окраине, но там были «убитые» дороги, а сам район достаточно криминальный: мобильный телефон могли запросто отобрать. На Комендантском я такого не встречала. Здесь больше дамочек с гламурными собачками, нежели откровенных гопников. Много молодых семей: в основном, мамочки и бабушки с детьми. Если возвращаюсь поздно домой и вижу на лавочках выпивающих, понимаю: эти — мирные, не пойдут грабить.

Здесь больше дамочек с гламурными собачками, нежели откровенных гопников.

Преимущества моего микрорайона: можно быстро добраться до центра (минут десять до «Адмиралтейской»); здесь спокойно; есть парки — Елагин, 300-летия Петербурга; много магазинов и развлекательных центров — есть, где провести время.

Упрощение «Комендань» слух не режет, хотя сама я так никогда не говорю.

Я бы не стала переезжать в центр: там шумно и очень много людей. Если приехала погулять, надо пробираться сквозь толпу. А еще в центре обычно сложно найти продуктовый магазин».

Михаил Яшин, 35 лет. «На Канонерском острове я живу с самого рождения. Лучший период, по моим ощущениям, пришелся на ранее детство, когда остров был закрытым. Не было тоннеля, связь с городом осуществлялась через паром. Фактически чуть ли не в центре города был такой оазис — собственная деревня. Были даже деревянные дома, люди держали домашнюю живность. Сейчас это трудно себе представить.

Потом стали строить КАД. Оказалось, что остров густонаселен, здесь много машин, уже не так все красочно. Стало хуже с транспортной ситуацией: из-за пробок бывает сложно выбраться в центр. Когда все нормально, за 20 минут доезжаешь. А из-за пробок можно застрять на пару часов.

И все равно Канонерский любят за уникальность. Берег Финского залива, особенно летом — тут красиво. У меня вид из окна на залив как раз.

Живут на острове, в основном, рабочие: судоремонтного завода, порта на Двинской и станции аэрации. Процентов 90 — наш коренной рабочий класс. Выходцы из деревни, которые приехали сюда в 1950-е, обосновались. Живут их потомки, дети, внуки. Последние десять лет появилась другая категория людей: те, кто приехал из ближнего зарубежья. Но напряженности пока нет, все нормально.

Люди, которые приезжают в гости и пьют чай, сразу обращают внимание: у вас какая-то невероятно вкусная вода.

Архитектура на Канонерском сложилась в три этапа. Самые старые и ветхие дома построены немцами после войны: сейчас они разваливаются, некоторые пытаются отремонтировать. Потом был период хрущевок: пятиэтажки в центре острова. И, наконец, высотные дома — самое лучшее жилье на острове, оно строилось по шведским технологиям.

Особенность острова — питьевая вода: здесь она самая лучшая в городе. Нигде такой больше нет. Ни на Васильевском, ни на Крестовском, ни в новых районах. Люди, которые приезжают в гости и пьют чай, сразу обращают внимание: у вас какая-то невероятно вкусная вода.

В центр я никогда не переехал бы. Это и шум, и атмосфера муравейника — слишком много людей. Все бегут, толкают локтями. Не припарковаться, не пройти в час пик».

Александр Тягунов, 22 года, студент. «Последние десять лет я живу в муниципальном округе «Ржевка», на Рябовском шоссе. До этого жил на улице Коммуны. Сейчас нравится больше: дом ближе к гаражу, где у меня машина стоит, и тут свежее воздух. Очень много зелени.

В моем микрорайоне все друг друга знают, потому что здесь военный городок. Кто-то служил вместе, кто-то в школу вместе ходил.

Преимущества Ржевки: близость к КАДу, три минуты — и я еду по со скорость 110 км/час. Народу меньше, чем в центре. Больше мест для парковок. И безопаснее.

Сначала я Ржевку воспринимал как глухомань. Тут было грязно. Сейчас стало гораздо чище. Раньше отдельные индивиды ходили, мусорили. Сейчас за это по башке дают. Шучу. Но мусор нельзя просто так выкидывать, это пресекается жителями.

Мой дом — четырехэтажный: четыре парадные, в каждой по 16 квартир. С точки зрения архитектуры это необычный дом. Он проектировался для Ямало-Ненецкого автономного округа, но произошло, как обычно в России: в ЯНАО возвели дом, который должны были строить в Питере. А в моем доме толщина стен метр-полтора, как для севера. Вот ЯНАО не повезло. Вокруг — брежневки и дома начала 1990-х. Сейчас построили новый микрорайон для военных. Восьмиэтажные дома — очень советую приехать и посмотреть: три месяца после постройки — они уже разваливаются.

Я понимаю, что церковь в Малиновке будет как офис для продаж услуг. 

Любимое место в районе — парк Малиновка. Там есть церковь, но хотят построить новую, большую. Я глубоко верующий человек, но к РПЦ отношусь как к ОАО. Я за то, чтобы в Малиновке не было церкви. Я работаю в народной дружине, случается дежурить на православных праздниках: так вот, я вижу, на каких машинах приезжают священнослужители. Я понимаю, что церковь в Малиновке будет как офис для продаж услуг. У нас есть замечательная церковь Ильинка — пожалуйста, вложите деньги в нее!

В центр я бы не переехал. Центр — это загазованность. Я работал курьером и водителем-экспедитором, бывал в офисах в центре: когда люди открывают окна, с улицы доносится ужасный запах. Еще центр не нравится из-за пробок, густонаселенности и криминогенной обстановки».

Никита Лукачина, 17 лет, студент, активист. «С самого рождения я живу на проспекте Королева. Это Приморский район — самый безопасный и самый курортный в городе. Он также самый большой: почти 560 тысяч человек населения.

С 14 лет я стал заниматься местным благоустройством, сбором подписей за новые детские площадки, скамейки. Не пью, не курю. Благотворительностью занимался. Исполнится 18 — буду сдавать кровь для больных детей.  

В нашем сквере на Долгоозерной строят большой храм. Я за храм, но против того, чтобы он именно тут строился. Собираю подписи за то, чтобы перенесли на другой участок.

Я не хочу переезжать в центр, пока не наведу порядок здесь.

В Красногвардейском районе школьник Роман Когай создал проект «Уходите с детской площадки!» (активисты прогоняют с детских площадок выпивающих граждан — «МР»). Я предложил поддержку от Приморского района. Ходим в рейды. Попадается нормальная молодежь, но бывают и гопники, которые плюют на всех. Одного такого мы исправили: в итоге он сам стал ходить с нами в рейды.

Из любимых мест в районе: ЦПКиО, каждые входные езжу туда с родителями, чтобы отдохнуть от учебы и работы. Люблю сквер на Долгоозерной, там не так давно стали сажать деревья.

Я не хочу переезжать в центр, пока не наведу порядок здесь. В центре — другие проблемы. С удовольствием пожил бы и там, но сначала надо благоустроить свой район».

Вместо резюме

Игорь Антоновский, автор паблика «ВКонтакте» «Спальные районы страны OZ»: «Раньше спальные районы считались достаточно опасными, воспринимались как места молодежной активности. Часто это была молодежь преступного характера, или неформального. Сейчас центр Петербурга, по сути, превратился в рюмочную. Парадигма города сместилась. Центр — это гуляния. Последние события (например, стрельба на Думской улице — «МР») показывают, что там бывает опасно ночью. Спальные районы — напротив, место отрешения, тишины. Я своим знакомым часто говорю в ответ на вопрос, почему я занимаюсь темой спальных районов: если вы живете во дворце, то у вас будет гостиная в прекрасном стиле, но спать и жить в ней вы не сможете, среди всего этого антиквариата, произведений искусства. Вы, скорее, предпочтете жить в комнате с белыми стенами, с кроватью, где будет все для жизни. Так вот, за последние десять лет в спальных районах стало гораздо удобнее, появилось все для жизни.

В советское время при застройке «спальников» выполнялись заветы архитекторов-модернистов типа Ле Корбюзье, для которых главным было, чтобы архитектура сливалась с небом, с деревьями. Зачем вы обращаете на нее внимание, говорите, что она уродлива? Она не уродлива, она просто фон. Она не заставляет ваш глаз трудиться, в отличие от архитектуры центра. В спальных районах есть перспектива. Есть где отдохнуть глазу. К сожалению, сегодняшние застройщики часто пытаются придумать какие-то изыски, но и им нередко удается сделать так, чтобы архитектура была незаметной. И это прекрасно.

Я северный житель. Гражданка — мой родной район. Улица Карпинского, Муринский ручей, проспект Науки, Сосновка. Очень люблю Муринский парк. Очень нравится, как сейчас сделан проспект Луначарского — часто прогуливаюсь там на велосипеде. Это северное возрождение, я его предпочитаю южному. Север  благороден по сравнению югом. Наш юг перенаселен, не такой зеленый. Озерки очень люблю, Приморский район – Долгое озеро. Север мне приятнее даже в культурном значении — я счастлив, что родился на севере». 

share
print