Петербург вполне может претендовать на звание столицы консерватизма. Город, населенный пожилыми людьми. Город, упорно не желающий ничего менять даже во внешнем облике. Что это – его предназначение или прихоть отдельных жителей? О том, что будет с городом, "МР" рассказал петербургский ученый и писатель Сергей Переслегин.
Чтобы измениться, городу обычно требуется 60 лет. Петербург стал меняться 20 лет назад, так что о результатах пока говорить рано. Домам, существующим ныне, максимум лет 200. Соответственно, возраст Петербурга соответствует младенческому.
Городская среда почти не меняется, потому что люди этого не хотят. Люди будут до потери пульса отстаивать старые здания, потому что они напоминают им о молодости. По городу не проехать, потому что мешают трамвайные пути, но их не убирают: горожане возмутятся. На Охтинском мысу, где отродясь ничего не было, не дают строить здания, потому что там якобы историческое место. Любая дрянь – для кого-то памятник. В Мариинке теперь три сцены – концертная, базовая и вторая – огромное приобретение для города! Но слышны только недовольные возгласы - вместо "спасибо". Как будто старые дома были лучше.
Во всех старых городах что-то меняется. В центре Севильи взяли и построили торгово-развлекательный центр в виде китового скелета. А что им? Город существует пять тысяч лет, там, наверное, даже двухсотлетние дома считаются современными. Конечно, всю древность не сохранить, надо жить дальше. Не понравится им рыбий скелет – они его снесут. Так же как французы собирались снести свою Эйфелеву башню через 20 лет, но за это время привыкли, сделали ее символом Парижа и сносить передумали.
Мне кажется, все эти проблемы старых петербургских интеллигентов, из-за которых архитекторам не дают построить что-то новое – это из-за комплекса: у нас молодой город, у которого почти нет прошлого. Всего 310 лет городу. Значит, относительное прошлое, которое в Севилье смешно было бы почитать, надо делать Историей и рьяно оберегать.
Некоторый консерватизм свойственен всем петербуржцам. Да, и Путин - консервативный политик, но петербургская ли это черта или приобретенная в процессе работы или обучения, не мне судить.
У Петербурга есть базовая задача – обрести деятельности. Сейчас он не столица империи и не выполняет столичную функцию. Он - не крупный промышленный центр, коим был лет 25 назад. Мало что слышно о Балтийском заводе, об «Электросиле». Две компании - "Электросила" и General Elecrtic - делили меж собой мировой рынок больших турбин, и где она теперь, былая слава?
Остались статус второй столицы и масса музеев. Но для обслуживания туристов такого количества домов и такого количества людей не нужно. Что делать? Надо что-то найти. Например, оживить «Силовые машины». Или «Адмиралтейский завод», который строил очень неплохо. А его, наоборот, хотят перетащить в Кронштадт, землю пустить на продажу, поскольку есть люди, для которых важна только возможность эффектно сыграть на локально растущей стоимости объекта. Но вероятно, завод можно развивать как логистический центр, поскольку он удобно расположен, на пересечении линий север-юг-запад. Город может стать русским Роттердамом. Но через Морской канал пользоваться портом неудобно, любой другой логист выберет Таллин или Усть-Лугу, так что придется в этом случае строить аванпорт в заливе.
А вот крупным научным центром Петербургу становиться ни к чему, слишком серьезен кризис науки как таковой. Ну что Петербург как университетский центр сделал такого великого за последние двадцать лет? Нет ответа.
Вот ИТМО сделал образовательный центр. Это украсило вуз. Но этого мало в масштабах такого большого города.
У Петербурга есть базовая задача – обрести деятельности. Сейчас он не столица империи и не выполняет столичную функцию. И не крупный промышленный центр, коим был он недавно, лет 25 назад.
Власти озабочены. Что будет с городом? Что будет с демографией? Как наладить диалог с жителями - не только с теми, которые протестуют, но и с адекватными людьми, которые мечтают о развитии?
К сожалению, Петербург – не страна, это все-таки город. Невозможно его развивать, не оглядываясь на государство в целом. То есть возможно, если придать ему статус полиса. Знаете, есть такая поговорка про Калифорнию, что она, случись ей быть отдельной страной, занимала бы девятое место в мире по совокупному производству. Если Петербург становится полисом, это один сценарий. Если индустриальным или постиндустриальным городом - это другое. Третий вариант – станет городом-музеем и резко уменьшится в размерах.
В той же Калифорнии есть города, которые развивались по-разному. Лос-Анжелес, став отдельным государством, занимал бы 15-е место в мире по развитию. А Сан-Франциско, начав развиваться как постиндустриальный центр, получил все болезни, в том числе – гомосексуалистов и бездельников разного уровня. Хотя среди туристов он популярен, да. Сейчас такое будущее ждет Манчестер. В России такой эксперимент хотели провести с Пермью, но, к счастью, народ на Урале немного другой, пришлось эксперимент прекращать. В Петербурге, спасибо консерватизму, такого нет, не будет и не надо. Приезжая из Парижа сюда, отдыхаешь душой.
В России постиндустриальная перегрузка каналов управления привела к неэффективно работающей государственной машине. Не надо думать, что у нас такое уж гиблое место, что чиновники всегда будут вороватыми и бездарными. Они постоянно ограничены постановлениями, законами и запретами, которые вышли такими, какими есть, не из-за чьего-то злого умысла, а из-за общей непродуманности. Знакомые мне чиновники - образованные, дельные и, как ни странно, не слишком коррумпированные. Если они не могут сделать что-то важное – то потому, что любые действия или нарушают чьи-то интересы, или противоречат каким-то идиотским законам.
Да, немного чиновничьи репутации подмочили скандалы с диссертациями, хотя мне кажется, что эти скандалы накручивают те, кто заинтересован в своем собственном политическом капитале. Я открою страшную тайну: сейчас фальшивыми у нас являются все диссертации. Система, которую создала Высшая аттестационная комиссия, привела к тому, что диссертация, обладающая хоть какой-то минимальной новизной, в принципе не может быть защищена. Нет механизмов проверить какие-то новые данные, изложенные в диссертации, нет правил, по которым описывались бы новые явления. И ученые это знают. Серьезный исследователь делает заведомо липовую диссертацию в расчете на то, что она позволит ему потом заниматься настоящей наукой. Началось все это в 1970-е, в 2004 были окончательно приняты формальные требования к диссертациям. Сейчас даже в работах по теоретической физике – науке, по которой чиновники не защищаются - нет никакой новизны. А гуманитарные диссертации - это вообще не наука.
Невозможно оценивать научные работы по формальным критериям. Представьте, что кто-то написал работу, которая на 25 страницах только и делает, что цитирует экономиста Дагласа Кейси. А на 26-й, последней, четко объясняет, что все выводы ошибочны. Это огромная работа, и выдающаяся. Пройдет ли она проверку на «антиплагиате»? Конечно, нет. В то же время в интернете существует программа, которая позволяет по набору тем построить оригинальный философский трактат, и он пройдет проверку на цитируемость с блеском. Правда, в нем не будет никакого смысла.
