Истории

Юрий Рост: «Мне интересны только те, кто ничего не отбирают»

В музее Эрарта открылась выставка мэтров советской фотографии «Свобода в объективе». Один из участников экспозиции, 76-летний журналист и фотограф Юрий Рост, рассказал «МР», каково ему по соседству с Родченко и Лагранжем и каким он видит групповой портрет мира.

«МР»: Юрий Михайлович, несколько лет назад в Петербурге была ваша персональная выставка «Групповой портрет на фоне века», сейчас ваши работы «Групповой портрет на фоне мира» — на тематической выставке. Каково вам по соседству с классиками советской фотографии?

Юрий Рост: Классики — это что-то мертвое, а говорящий классик — вещь редкая (смеется). Мне очень нравится экспозиция, компания хорошая. Родченко, Лагранж. Все разные очень. По крайней мере, два профессионала и один любитель. Это я. Я себя воспринимаю как любителя. Мне было очень приятно, что когда познакомился с Брессоном, он мне сказал, что он тоже любитель. Человек, который снимает без принуждения, без обязательств, только то, что тебе нравится.

Родченко — это действительно классик, представитель некой школы. Долгое время мне казалось, что он создал некий прорыв в фотографии. Но не так давно дочь Ильи Ильфа Александра Ильинична показала мне негативы отца. Это был очень интересный фотограф. Если выставить его рядом с Родченко, было бы понятно, что это один стиль. Но, конечно, Родченко — это имя, его знают, покупают. Лагранжа еще не очень покупают, хотя он делает очень красивые вещи. Да, это представители целой команды, плеяды, которые создали советскую фотографию. И это не отдельные фотографы, а некая философия, которую мы только-только открываем.

Я себя воспринимаю как любителя. Мне было очень приятно, что когда познакомился с Брессоном, он мне сказал, что он тоже любитель. Человек, который снимает без принуждения, без обязательств, только то, что тебе нравится.

Я же вообще позиционирую себя не как фотограф, а журналист. Я сделал две книги. Одна «Групповой портрет на фоне века» — советский период, все республики СССР, которые я объездил, будучи корреспондентом «Комсомольской правды». Вторая — «Групповой портрет на фоне мира». Сейчас покажу (достает из рюкзака увесистый том, — «МР»). Это действительно весь мир, все континенты и даже Антарктида. Часть фотографий и текстов вошли в экспозицию.

_ERM4829-1

— Что для вас групповой портрет? Это коллекция людей, типов, характеров или вашего отношения к этим людям?

— Это люди со всего мира, где я был. Есть знакомые, есть не знакомые. Все они разные. Вот, например, актриса Ольга Барнет, а рядом девочка из Непала. Посмотрите, как красиво!

Это выборочный портрет нормальных людей. Тех, кто ничего не отбирает. То есть не политики. Политика у меня нет ни одного. Я хотел показать, что везде есть Люди, которые добавили красоты миру. Они все заняты чем-то настоящим, все интересны. Американский фермер, старик-индус – бывший хиппи, переводчик Голышев, филолог Лотман. Кто-то улыбается, кто-то нет. Наум Коржавин, например. Это Полунин и Мравинский, я их по носам рядом расположил (смеется).

Всех этих людей объединяет моя привязанность к ним, мой интерес. Это целая жизнь. Что-то снимал очень давно: Параджанова, кахетинских старух, Баталова, Бархина — год-два назад. Иногда мне хочется просто представить человека, потому что завтра это будет невозможно. Вот Борис Эйфман молодой, Гиа Канчели, ленинградский гений Эдуард Кочергин…

Я хотел показать, что везде есть Люди, которые добавили красоты миру. Они все заняты чем-то настоящим, все интересны. Американский фермер, старик-индус – бывший хиппи, переводчик Голышев, филолог Лотман. Кто-то улыбается, кто-то нет.

Кого-то я знаю, довольно много фотографировал, конечно, я выбираю портреты. Чтобы это соответствовало моему представлению о том, как они выглядят. Это не их портреты, это мое виденье, мое представление. Это не фасеточная история, это мой взгляд на человека. Тех, кто мне интересен. Есть редкие «птицы». Хамдамов вообще редко снимается, его мало кто знает.

А сочетание… Они все живут на земле. Большинство из них могли сосуществовать рядом.

А почему портреты людей черно-белые, а портреты мира — цветные?

— Мир, природа, как Бог создал ее цветной, так она и есть, первозданная красота. А эти люди что-то сделали сами. Здесь цвет не главное, он только мешает. Черно-белые снимки, как мне кажется, более выразительны. Нет отвлечения на цвет. Мы же часто говорим, похоже, по цвету или нет. На моих портретах люди без лоска, актеры, режиссеры или вот, например, сибиряки. Они такие, как были, так и есть. А природа, наоборот, с лоском.

Вот, посмотрите, несколько кадров и текст про лед. По-моему, лед — это доказательство того, что Бог един на самом деле. Если бы было несколько богов, то температура таяния льда у всех была бы разная (смеется). Смотрите, какая красота, невероятная красота невмешательства человека. Лед, остров, Галапагоссы… Каждый кадр — разные краски. Эти виды занимали меня чисто графически, колористически. Основная идея цветных фотографий — это не пейзажи, это портреты цвета мира. Можно сказать: это зеленая фотография, это красная. Они мне были нужны, чтобы показать, что сам человек существует в тех условиях, которые он себе сам создал, а там, где он не вмешался в природу, природа живет лучше, чем он. Человек, конечно, может быть и венец творения, но он и ошибка.

По-моему, лед — это доказательство того, что Бог един на самом деле. Если бы было несколько богов, то температура таяния льда у всех была бы разная (смеется). Смотрите, какая красота, невероятная красота невмешательства человека. Лед, остров, Галапагоссы… Каждый кадр — разные краски.

— А есть любимая фотография, с который связаны самые нежные, теплые воспоминания?

— Все любимые. Так трудно отобрать. Может быть, снимок, который я поставил в конец книги: потрет девочки из Мустанга, крохотного высокогорного гималайского королевства, где нет современной суеты, сознание не изнасиловано чужой волей и никто не подчиняется твоей. Она как будто смотрит сквозь меня, поразительный взгляд.

Очень люблю кадр, сделанный на Олимпийских играх в Барселоне. Фантастический кадр — спортсмен летит над знаменитым собором Гауди Sagrada Familia. Это были прыжки в воду. Я понял, из какой точки надо снимать. А спортсмен, делая сальто, лицом обращен ко мне. Всего один кадр. Причем сделал старой механической камерой, без мотора.

_ERM4884-14

— С пленки на цифру трудно было перейти?

Абсолютно не трудно.

— А как же эффект неожиданности? На пленке пока не проявишь, не узнаешь, что получилось.

— Согласен. В цифре нет эффекта скрытого изображения, таинственности. Но на самом деле все равно главное — это выбор. Посмотрите, как снимают современные фотографы — бесконечной серией (мы общаемся на ступеньках Эрарты, где Рост решил покурить трубку перед открытием выставки, и привлекли внимание фоторепортеров, — «МР»).

Бывают очень жесткие фотографии. Я понимаю свою власть над человеком. Я его фотографирую, а по существу, снимаю, ворую его изображение, которое принадлежит ему. Обычно Любимов на фотографиях благостный, у меня видно, что жесткий человек.

— Для фотографов важно поймать, зафиксировать момент, в лучшем случае, сделать небольшую подпись, вы же идете дальше, сопровождая фотографии довольно большими текстами. Зачем?

— Для меня текст основополагающий. Фотография провоцирует текст. Для меня очень важно высказаться. Для меня написать важнее. Фотография как бы дана. Снял ее и снял. А потом обосновать ее существование очень важно. Именно в тексте. Есть небольшие истории, есть большие текстовые материалы.

Бывают очень жесткие фотографии. Я понимаю свою власть над человеком. Я его фотографирую, а по существу, снимаю, ворую его изображение, которое принадлежит ему. Обычно Любимов на фотографиях благостный, у меня видно, что жесткий человек.

— Но ведь считается, что фотография более объективная, а в тексте есть место фантазиям, субъективному взгляду?

— Ничего подобного. В фотографии очень много случайного. Сейчас такие быстрые камеры, что вы можете так снять человека, что он будет совершенно не похож на себя. Кривой, не красивый, кривляющийся или смешной. Фотография может точно также обманывать человека, как и текст. А у меня ответственность перед текстом. Все текстовые портреты экспонируются вместе с фотографиями. Это было обязательное мое условие. Хотя еще когда делали первую выставку в Москве, было много споров, как это, каждая фотография снабжена текстом. Это мой жанр — сочетание портрета и текста. В основном фотография или является чистой иллюстрацией текста, или текст объясняет, что на фотографии. А у меня, я думаю, это равноправное дополнение.

Для меня важно, чтобы человек был похож на мое представление о нем. Даже если это случайный человек. Например, тибетский пастух. У меня с ним были маленькие отношения. Я ему не ответил тем, что он от меня ждал. Я не понимал, что он говорит, а потом уже переводчик объяснил, что он спрашивал, нет ли у меня портрета Далай-ламы. И этой фотографией он меня как бы извиняет.

_ERM4904-18

— А как вы познакомились с Брессоном. Что дало вам это знакомство?

— Это человек, к которому я профессионально относился и продолжаю относиться с большим уважением. Я считаю, что Картье-Брессон в ХХ веке для той фотографии, которая мне нравится, сделал больше, чем кто бы то ни было. Он создал эстетику случайного взгляда. Как будто. Псевдо. Я, как и он, почти не пользовался искусственным светом. И изображение воровал. Его больше интересовала жизнь. Его фотографические приемы близки к восприятию его как художника. Он же художник был…

Для меня важно, чтобы человек был похож на мое представление о нем. Даже если это случайный человек. Например, тибетский пастух. У меня с ним были маленькие отношения. Я ему не ответил тем, что он от меня ждал. Я не понимал, что он говорит, а потом уже переводчик объяснил, что он спрашивал нет ли у меня портрета Далай-ламы. И этой фотографией он меня как бы извиняет.

Мы познакомились, когда ему было уже 90 лет. Пришли с Отаром Иоселиани, и была любопытная довольно сцена. Я не очень подготовился, взял с собой несколько напечатанных карточек. Жена его, тоже хороший фотограф, Мартина Франк, говорит мне, он смотреть ничего не будет, насмотрелся за свою жизнь. Но потом, когда Отар выпил и я чуть-чуть, Брессон почему-то и говорит, ну, покажите. И быстро посмотрел эти карточки. Я тут и признался, что все мои фотографии имеют историю, у каждой есть бэкграунд. И стал рассказывать. Это заняло приблизительно часа три. Пока Отар переводил, Брессон все время слушал. Потом пошел куда-то в закрома и подарил свой последний роскошный альбом, который называется «Европейцы». И сделал дорогую мне надпись: «Европейцу от европейца». Так что я обречен. Наши азиатские поползновения в стране мне не очень нравятся, потому что я признан Картье-Брессоном европейцем (смеется).

Кроме того, Брессон мне дал два совета. Предложил сделать маленькую книжку фотографий. Я осуществил это. Получился крохотный трехтомник с фотографиями формата 6х9 и четырехкрасочная (чб) печать. И второй совет очень важный. Он мне сказал, «знаете, что, посмотрите соседние негативы». Во время первого отбора ты один, проходит время, и соседний негатив может оказаться гораздо интереснее, чем тот, который ты отобрал в прошлом. В этом цикле довольно много соседних негативов. Ходорковский в суде – это, да, что снял, то снял, один кадр. А вот отца Алексея Уминского, который ездил к Ходорковскому (я их специально рядом поместил), я много снимал, есть разные фотографии. Полезный совет.

Кроме всего прочего, Брессон мне просто очень нравится. Знаю много его фотографий, и я вижу в нем мастера. Многие фотографы не выдерживают количества. Аведона не имею в виду, он очень хороший фотограф, сколько не напечатают, это все равно очень интересно. А есть фотографы, которые уже в музеях есть, забыл, очень модный, голых женщин снимает…

— Хельмут Ньютон?

— Да, Ньютон. Когда я посмотрел десять его фотографий, мне он очень понравился. Но когда я пришел в музей и посмотрел весь массив его фотографий, увидел, что он довольно заурядный фотограф с некоторым количеством приемов. Я не претендую на то, что я прав. Во-вторых, у каждого свой вкус. Но если я в молодости видел пейзажи Энсела Адамса, я поражался, как он это делал. Когда узнал, сколько он это печатал, выжидал, безо всякого фотошопа, на огромных камерах. Меня подкупает профессионализм, мастерство…

Я хожу на выставки, смотрю, восхищаюсь, смотрю быстро. Иногда останавливаюсь, стою долго у карточки, потому что она каким-то образом цепляет. Техническое совершенство фотографии меня абсолютно не волнует. Слово фотохудожник меня раздражает. Потому что это и не фотограф, и не художник. Мягко говоря.

Брессон мне просто очень нравится. Знаю много его фотографий, и я вижу в нем мастера. Многие фотографы не выдерживают количества. Аведона не имею в виду, он очень хороший фотограф, сколько не напечатают, это все равно очень интересно. А есть фотографы, которые уже в музеях есть, забыл, очень модный, голых женщин снимает…

_ERM4895-16

— Что вы посоветуете людям, которые только решили стать фотографами? Как сделать хороший портрет?

— Пусть снимают.

— Надо ли говорить, что сейчас вылетит птичка?

— Желательно (смеется). Но до вершин птички я не поднялся. Был такой немецкий фотограф, который снимал детей. И у него имелась специальная камера. Он говорил детям этот фогель «Сейчас вылетит птичка». Дети сидели унылые. Но он снимал крышку, оттуда вылетала настоящая птичка, и дети сразу обретали живой восторженный вид, и в этом момент он их снимал.

Я ничего особенного во время съемки не говорю. Но разговариваю обязательно. Хотя таких фотографий мало, много подсмотренных. Данелии я сказал: «Гиа, смотри на меня внимательно!» Вот он и смотрел на меня внимательно.

Была история с сахаровской съемкой. Пришел к нему сразу после возвращения из Горького, набрал аппаратуры, и широкую, и узкую, штатив зачем-то взял. А когда пришел, понял, что у меня один ролик пленки. И больше нет. Сейчас в миг расстреляю этот ролик, и все. Посадил я его у окна. И говорю, Андрей Дмитриевич, смотрите на меня. Он смотрит. Я щелкаю, щелкаю, щелкаю. Он спрашивает:

— Юра, в пленке 36 кадров?
— 36.
— Ну, если вы сами наматываете, может быть 39 и даже 40, если тонкая?
— Да.
— А вы щелкнули уже 46 раз.
— А там нет вообще пленки!
— Как так. А зачем вы это делаете?
— Хочу, чтобы вы ко мне привыкли и перестали меня учитывать.
— Я понял задачу. Заряжайте пленку.
И он перестал меня учитывать. Я снял всю пленку. На ней был один кадр, который меня устроил.

  • _ERM4882-13
  • _ERM4864-8
  • _ERM4899-17
  • _ERM4881-12
  • _ERM4890-15
  • _ERM4895-16
  • _ERM4904-18
  • _ERM4884-14
  • _ERM4849-4
  • _ERM4880-11
  • _ERM4863-7
  • _ERM4853-5
  • _ERM4860-6
  • _ERM4829-1
  • _ERM4843-3
  • _ERM4872-9

 

share
print