Истории

Олег Нестеров: «Нужно оценить масштаб бедствия»

Лидер группы «Мегаполис» — о фильмах, которых не существует.

Проект Олега Нестерова «Из жизни планет» посвящен неснятым фильмам 60-х годов. Это альбом с музыкой к четырем таким картинам и сайт с архивными материалами, воспоминаниями, интервью. 

Олег Нестеров рассказал «МР», почему сегодня так важно осознать, что мы потеряли вместе с этими фильмами.

«МР»: Вы писали, что кино было «нефтью 60-х»...

О.Н.: На этот образ меня натолкнул режиссер Али Хамраев. Он сказал, что 50 тысяч киноустановок по всему Союзу «кормили» все здравоохранение и образование. Я это высказывание не проверял, но мне хочется в него верить. Кино действительно было своеобразной нефтью 60-х, имея, к тому же, абсолютное влияние на умы. Кино выделялось из прочих видов искусства как самое значимое и ответственное.

Кино действительно было своеобразной нефтью 60-х, имея, к тому же, абсолютное влияние на умы.

К сегодняшнему дню кино не могло не потерять и оно потеряло это влияние. Если принять человеческое внимание за 100% — а оно и есть 100%, 120% все-таки не бывает, — то понятно, что оно вынужденно делится на иные медиа: интернет в первую очередь. Конечно, сегмент кино потерял внимание современников, как и сегмент музыки, и просто нормального «офлайнового» времяпрепровождения.

Что оборвалось в 1968-м? 

Исчез воздух, и произошла Прага*. Советский человек все 60-е жил с мыслью, что его везде любят и уважают, и это отчасти действительно было так: например, Юрия Гагарина какое-то либерийское племя выбрало себе почетным вождем. Советский Союз — единственный в мире — решился на эксперимент: начал строить утопию, творчески преобразовывать мир — с экспериментами, открытиями, поисками. Аналог этому эксперименту непросто найти в истории человечества. Пусть мы действовали с ошибками, пусть не все было гладко, но, как сказал один умный человек: получить неправильные ответы — не значит задать неправильные вопросы. Вопросы как раз были заданы правильные.

К 1968 году Советский Союз шел плавно, и воздух выкачивался постепенно и достаточно подло. Году к 65-му произошел кризис самой идеи построения коммунистического общества. Оказалось, что создать материально-техническую базу невозможно без всеобщего единения: сначала нужно строить новую личность. Не смогли преодолеть проблему зла — коммунизм вообще не предполагает наличие зла. Но в 1966 году был напечатан роман «Мастер и Маргарита», где все с удивлением прочитали, что вселенная — это вечная гармония между добром и злом. Пришло западное экзистенциальное учение вместе с Сартром, Камю, Кобо Абэ, где говорилось о том, что зло непобедимо и оно в каждом из нас.

Советский человек все 60-е жил с мыслью, что его везде любят и уважают, и это отчасти действительно было так: например, Юрия Гагарина какое-то либерийское племя выбрало себе почетным вождем. Советский Союз — единственный в мире — решился на эксперимент: начал строить утопию, творчески преобразовывать мир

Не удалось привести в соответствие всеобщее счастье и всеобщее равенство. При равенстве возможностей не возникало равенства результатов, следовательно — равенства счастья. Из-за разницы талантов, подходов. И еще один парадокс: вместе с уровнем жизни росло стяжательство.

В какой-то момент выяснилось, что чем лучше становятся показатели научно-технического прогресса и законности, тем больше исчезает специфика коммунизма: вырисовывается вполне себе парламентская демократия. Выяснилось, что мы строим вовсе не то, что хотели, и что вся история с 1917 по 1956-й — ошибка, и к чему были эти страдания? И что больше всего построению коммунизма мешает Коммунистическая партия Советского Союза.

kinopoisk.ru-Iyulskiy-dozhd-2445622

Кадр из фильма «Июльский дождь». 

Что не вошло в проект, но вам бы хотелось поделиться?

Масса материала не вошла и не могла войти, потому что кино 60-х — целый архипелаг. В последний момент я убрал с сайта подробное, профессиональное описание Владимиром Мотылем своего будущего фильма «Семь пар нечистых». Оно чрезвычайно увлекательно, но довольно специально. Кроме того, в «Посвящении» был еще один фильм — «Дом с башенкой» по рассказу Фридриха Горенштейна. Первая картина, про которую рассказала мне Люба Аркус, была именно эта, ее хотел снимать Тарковский.

Эти истории во многом связаны и с вечной для России проблемой отношения к человеку?

Безусловно. Так, если бы не было Мотыля и его фильмов, сложно представить, насколько мы были бы бедней. Из нашего обихода исчезли бы какие-то фразы, какие-то поведенческие стереотипы. Руководители структур, связанных с кино, не могли не видеть ценности его как художника, не могли не осознавать своей ответственности. Тем не менее по каким-то неведомым причинам у Мотыля был нескончаемый конфликт в министром кино Ермашем, ему не давали снимать, в результате чего он ушел на телевидение и проклял «Мосфильм». А тот же Тарковский снял раз в десять меньше, чем мог бы.

Году к 65-му произошел кризис самой идеи построения коммунистического общества. Оказалось, что создать материально-техническую базу невозможно без всеобщего единения: сначала нужно строить новую личность. Не смогли преодолеть проблему зла — коммунизм вообще не предполагает наличие зла.

Это урон, о котором мы должны помнить и стараться, чтоб такого не повторилось. Каждый должен знать, что если бы этого не случилось, он бы был богаче. Как герой фильма Шпаликова «Долгая счастливая жизнь»: счастье ушло, а он этого даже не заметил. Вот и этой потери страна почему-то не заметила и прошла мимо. Но куда она пошла? Историк кино Валерий Фомин в беседе со мной высказал ясную мысль: пока мы не вернемся и не оценим масштабы бедствия, масштабы кладбища неснятых фильмов поздних 60-х, мы не двинемся дальше.

Вы говорили, что, если бы Василий Шукшин снял своего «Степана Разина», образ русского человека был бы другим. А каким?

Это нельзя описать словами или подсчитать математически. Фильм содержал бы всю бесконечность и бездонность характера русского человека. Этот характер был бы точно более проявлен. Еще недавно образа российского человека вообще не существовало. Был образ советского гражданина, которому все должны были соответствовать: и русские, и узбеки. Само слово «русский» было большой загадкой. И сейчас не многие задают себе вопрос: что значит быть русским? В Германии, допустим, тоже много этносов. Но немцы не изобрели специального слова для обозначения жителей Германии, как мы — слово «россияне». Шукшин бы отчасти ответил и на эти вопросы.

Реакция на фильм «Левиафан» — тревожный симптом?

Это лучшее отношение, которое может заслужить художник: его фильма боятся. «Левиафан» хорош не просто в контексте сегодняшнего дня, он хорош в контексте десятилетия, может, целой эпохи. Я испытал сильнейшее потрясение от этого фильма.

Еще недавно образа российского человека вообще не существовало. Был образ советского гражданина, которому все должны были соответствовать: и русские, и узбеки. Само слово «русский» было большой загадкой.

Звягинцев — пример художника, который живет в современной России и которому не все равно, где жить и что вокруг происходит. То, что он сделал — это высший пилотаж художника. Потому что художник именно творческим актом должен отзываться на происходящее. Как когда-то Ростоцкий с фильмом «Доживем до понедельника». Фильм не был запрещен, его показывали довольно часто, несмотря на то, что он глубоко антисоветский. Чего стоит монолог Тихонова о том, что он не может больше врать. Фильм удивительным образом глубоко влиял на происходящее и даже сейчас продолжает влиять.

155867

Кадр из фильма «Я шагаю по Москве»

Почему что-то выходило на экран, а что-то оставалось на полке?

Тот же Фомин писал о том, что авторы невоплощенных кинозамыслов шли дальше, были глубже, радикальнее, смелей. Как сказал Рустам Ибрагимбеков, когда настала оттепель, кинорежиссеры стали работать точно. Особенно лучшие представители: Муратова, Тарковский, Смирнов, Климов, Шепитько… До этого работали с допуском: при переводе с языка реальности на художественный язык возникала погрешность. И когда в конце 60-х тема схлопнулась, вывели новый генетический вид художников, которые опять начали работать с допуском. Их и допускали до этих 50 тысяч киноустановок.

«Левиафан» хорош не просто в контексте сегодняшнего дня, он хорош в контексте десятилетия, может, целой эпохи.

Что могло бы появиться у нас впервые, если бы не цензура?

Посмотрите фильм 1935 года «Строгий юноша» Абрама Роома. Там было заложено то, что через 20 лет показали миру Феллини и Антониони. Если бы картина была допущена к экрану, в масштабах страны произошел бы переворот сознания, возникла бы новая система координат.

На каком этапе обычно происходил отказ, и какие случаи кажутся вам наиболее вопиющими?

У всех по-разному. Та же история со «Степаном Разиным» Василия Шукшина — это долгие годы мытарства: сначала в студии Горького, потом уже на «Мосфильме», где ему пообещали, что съемки запустят. Шукшин относился к фильму, как к делу своей жизни, собрал гигантское количество материала, начал выбирать натуру (все это на фоне прогрессирующей болезни). И вдруг ему говорят: ты будешь сниматься в «Они сражались за Родину» — предложение, от которого нельзя было отказаться. На съемках у Бондарчука Шукшина и не стало.

Концепцию конвергенции придумал Сахаров еще в 1968 году: нужно взять все лучшее от социализма и от капитализма, конвергенция — логичное продолжение истории. И опираться нужно на социализм, потому что он вводит понятие труда в нравственную категорию. Мы не пошли этим путем.

Многие эмигрировали тогда?

Да, например, вынужден был уехать Михаил Калик — режиссер фильма «Человек идет за солнцем», истинный романтик, человек с особым взглядом на мир. Тот же Тарковский… Он снял в эмиграции два фильма. При этом, как-то будучи в Венеции, он сказал Соловьеву: «Посмотри на эти рожи. Кто-нибудь из них дал бы мне хоть один доллар на “Зеркало”? ...Ноги моей больше в Голливуде не будет, потому что это все — не про кино».

Так что нельзя говорить, что здесь черное — там белое. Концепцию конвергенции придумал Сахаров еще в 1968 году: нужно взять все лучшее от социализма и от капитализма, конвергенция — логичное продолжение истории. И опираться нужно на социализм, потому что он вводит понятие труда в нравственную категорию. Мы не пошли этим путем. Но я не уверен, что эволюция человеческого общества завершится на том, что мы сейчас имеем. Но все попытки структурно менять общество к лучшему чреваты откатами и сломанными человеческими судьбами. Возьмите французскую революцию, русскую. Революционеры нужны, а революции опасны и недопустимы. Поэтому строить нужно изнутри; каждый из тех художников, кто шел до конца, — строил изнутри.
 

* Вторжение советских войск в Чехословакию в августе 1968 года с целью свержения правительства коммуниста-реформатора Александра Дубчака.

share
print