Истории

Абха Ламбах: «Город нельзя превратить в музей»

Индийский архитектор Абха Ламбах, специалист по консервации и реставрации, обладательница восьми премий UNESCO рассказала «МР», что и как нужно сохранять в Петербурге.

Реставрация и консервация – особенная специализация в архитектуре. Вы получали высшее образование как обычный архитектор?

 

Да, я училась в Школе архитектуры и планирования в Дели. Меня вдохновил один конкретный человек, архитектор Джозеф Аллен Стайн, американский еврей, который приехал в Индию почти сразу после того, как страна обрела независимость, в конце 1940-х годов. Он был идеалистом, работал с индийскими материалами, с местным контекстом. В тот момент, когда я заканчивала институт, ему было уже сильно за 80, и я надеялась успеть поработать в его студии. Я пришла к нему, показала ему своё портфолио и он сказал мне: «У вас такой большой интерес в социальных вопросах, в то время как я занимаюсь всего лишь отдельными зданиями». Это был невероятной скромности человек. Благодаря ему я поняла, что в магистратуре хочу заниматься консервацией построек.

 

Вы упомянули слово контекст. Что оно для вас значит?

 

В Индии очень много старой архитектуры, и новые здания иногда просто игнорируют наличие памятников – скажем, на старой улице появляется фасад из композитного алюминия или стекла. Хотя в Индии стеклянный фасад выглядит странно хотя бы с точки зрения климата. Архитекторы смотрят скандинавские журналы и им кажется, что это здорово выглядит. Мне кажется, что, во-первых, нужно сохранять старые здания, а во-вторых, стараться новые делать так, чтобы они как-то соответствовали тому, что уже есть. Я не имею в виду, что они должны выглядеть так же, как старые. Стайн строил совершенно современные вещи, но он, скажем, строил из того же камня, из которого возводились старые дома. Он использовал сочетание камня и синих керамических плиток, но они выглядели абсолютно современно. Потом, он учитывал высоту и форму исторических сооружений, так что его здания могли гармонично с ними сосуществовать. Тут нет ничего особенно интеллектуально сложного.

Нужно сохранять старые здания, а во-вторых, стараться новые делать так, чтобы они как-то соответствовали тому, что уже есть. Я не имею ввиду, что они должны выглядеть так же, как старые.

Если мы говорим про материал как связь с традицией, то в Петербурге им будет, конечно, штукатурка. Современная архитектура не очень-то умеет с ней работать.

Меня лично в Петербурге поразили линии – то, что все здания одинаковой высоты, и что все они построены с одинаковым отступом от дороги. Все здания разные, в них есть индивидуальность, но в их общей массе есть гармония. В Индии мы все это почти потеряли, потому что правила застройки в центральных районах у нас такие же, как на окраинах. Они, скажем, определяют плотность застройки, но не учитывают того, что в центре Бомбея при очень высокой плотности высота зданий оставалась небольшой. При этом вы можете строить небоскрёб, можете отступать от красной линии – лишь бы плотность была нужная.

 

Для меня как для человека со стороны самая поразительная вещь в Петербурге – то, как массы отдельных зданий сливаются в одно целое. Проспект становится чем-то вроде визитной карточки города, в этом континууме гораздо больше смысла, чем в достоинствах отдельных построек.

 

Пещеры Аджанты

Пещеры Аджанты

 

Когда мы говорим про реставрацию, всегда возникает вопрос аутентичности. Что мы можем добавить к старому зданию?

 

Я думаю, что все проекты, над которыми я работала, можно разделить на два типа. Один – это памятники, как, например, пещеры Аджанты IV века, где мы думали про каждую мельчайшую деталь, все должно было быть сохранено точно в том виде, в котором оно было, без компромиссов. Когда я работаю в Бомбее, в «живом» городе, то я чувствую, что не могу позволить себе такой роскоши, потому что я все же имею дело со зданиями, которые должны функционировать. Скажем, здание суда. Изначально там было шесть залов для заседаний, теперь их сорок шесть, потому что так изменилась судебная система, и тут уже не получается быть пуристом - нужно приспосабливаться, не забывать о том, что этот суд обслуживает 40 миллионов человек. В любом случае, с чем бы я ни имела дело, моя работа заключается скорее в том, что я убираю лишнее, и гораздо реже я добавляю что-то к объекту. Гилберт Скотт, знаменитый британский архитектор, построил в Бомбее одно единственное здание – Зал Собраний. У него не было времени ездить в Индию, и он руководил проектом в письмах. Он получал письма, где ему описывали местный климат, место и материалы, а в ответ он присылал рисунки. Однако через сто лет в здание провели электричество, и провода оказались буквально повсюду, они опутывали даже статуи. И в этом случае мне нужно было просто вернуть это все к такому состоянию, когда стала бы снова видна изначальная задумка. Нужно было просто спрятать все эти технические наслоения последних шестидесяти лет.

 

пещера 1599863370_0fe996d855_b

Зал собраний

 

Если часть здания, над которым вы работаете, разрушена, вы станете ее восстанавливать?

 

Это тоже зависит от обстоятельств. Я восстанавливала буддийский храм XV века в Лабаке, это на севере Индии, ближе к Тибету – не только географически, но и в отношении культуры. Моим клиентом была местная община и королевская семья Лабака. Грант Всемирного фонда памятников покрывал 15% расходов при условии, что другая сторона найдёт оставшиеся 85. Денег у общины не было, но они сказали, что их вкладом в восстановление памятника может быть работа и материалы. Это высокогорная деревня, и у каждого жителя во дворе растут ивы, которые и были использованы в качестве материала для крыши. Они сами таскали на гору, где стоит монастырь, строительный раствор и камни. Там были изображения XV века, которые я, конечно, законсервировала. Там, где они были повреждены, я оставляла нетронутым слой XV века. Тем не менее, у жителей этой деревни есть живые традиции, буддисты верят в жизненные циклы, в смерть и перерождение, они не могут оставить храм незаконченным. Мы восстанавливали в храме повреждённые деревянные колонны, и старцы сказали, что их нельзя оставить не раскрашенными, что это противоречит традиции. И в деревне есть художники, которые хранят многовековые традиции живописи. Так что сейчас в храме есть росписи XV века и росписи XXI века. Когда мы имеем дело с живой традицией, то Венецианская хартия уже не кажется единственно правильным ответом на все вопросы. Важнее сохранять дух места.

 

Храм Будды в Ладаке

Храм Будды в Ладаке

 

Вы были вчера в Петергофе, который полностью восстановили после войны. Какое впечатление он произвёл на вас? Правильное ли это было, на ваш взгляд, решение – все полностью реконструировать?

 

Я видела нечто подобное в Дрездене, там очень много всего после войны восстановили. В том и другом случае мы должны помнить о том, что это произошло после войны, принёсшей колоссальные разрушения, тут речь идёт не о профессиональных вещах, а о гораздо более глобальных соображениях, о национальном духе, патриотизме. Другое дело, что можно было бы решать, например, стоит ли Петергоф восстанавливать полностью, или оставить одну или две комнаты, которые напоминали бы о том, что он был разрушен.
Тадж Отель в Индии, не так давно подвергшийся атаке террористов, решили восстановить по другим причинам – важно было показать, что мы способны отбить эту атаку. Во всем этом огромную роль играют эмоции и сантименты. В Хиросиме, например, место, разрушенное бомбой, оставили руиной, в память о катастрофе.

В Петербурге сложилась сложная ситуация, большинство зданий лишились своих функций, и их нужно к чему-то приспособлять.

Когда мы имеем дело с живой традицией, то Венецианская хартия уже не кажется единственно правильным ответом на все вопросы. Важнее сохранять дух места.

Я по дороге в Петергоф видела старые индустриальные постройки. В Бомбее они, к сожалению, одна за другой сносятся. Бомбей был ведь когда-то центром текстильной промышленности, она была основой экономического роста города. Теперь, когда она пришла в упадок, фабрики просто сносятся под ноль, на их месте строят небоскрёбы. Сейчас правительство решило одну из текстильных фабрик превратить в музей, и я выступаю у них консультантом. Индустриальная архитектура, к счастью, так устроена, что ее можно как-то переделывать, ставить перегородки. Такие простые материалы, как кирпич и сталь, способствуют тому, чтобы делать в помещениях современный дизайн.

 

У вас 8 наград от UNESCO за восстановление памятников. Сейчас, между тем, идут оживлённые споры о том, насколько это вообще хорошо для города – попасть в список всемирного наследия UNESCO. Каково ваше мнение на этот счёт?

 

Это не вполне точно – не я получила призы, а мои проекты удостоились

специального упоминания. UNESCO работает в двух разных направлениях. Одно из них – это как раз список мест всемирного наследия, мои же проекты относятся к другой сфере их деятельности – к работе в Азиатском и Тихоокеанском регионе, эта программа была запущена 15 лет назад. Здесь они обращают внимание на отдельные здания, а не на целые города. Тем самым они стараются сделать список объектов всемирного наследия более репрезентативным, не только европейским, включить в него колониальное наследие. Что касается городов UNESCO, то многие города не понимают, что попадание в этот список, международное признание ничего особенно не дают, что никаких миллионов долларов за этим попаданием в список не последует. У UNESCO просто нет денег на это. И, конечно, у этого попадания есть отрицательная сторона, город больше не может развиваться, где-то возникают проблемы даже со строительством мостов. Это, безусловно, противоречивая история, она должна обсуждаться, в первую очередь, с людьми, которые живут внутри этих памятников или в непосредственной близости от них – именно они могут больше всех потерять или больше всех выиграть в зависимости от принимаемых решений.

 

В Петербурге сейчас большой скандал из-за здания Конюшен, которое хотят приспособить под гостиницу. Многим не нравится, что здание будет меняться, но в противном случае непонятно, что с ним делать. Идея превратить его в музей тоже кажется странной.

 

Тут все очень просто. У города должны быть приоритеты, нужно понять, что музеефицировать. Сохранить в неизменном виде мы можем весьма ограниченное количество построек, остальные должны жить обычной жизнью.

Здания должны все время приспосабливаться к потребностям жизни, адаптация – единственный верный путь. Я не вижу смысла в том, чтобы закрыть все здания на замок и объявить музеем, в который люди приходят с девяти утра до шести вечера.

 

Где грань между необходимостью сохранять и необходимостью двигаться вперёд?

 

Я думаю, что баланс заключается в том, чтобы место отвечало потребностям людей, которые в нем живут. Я не согласна с тем, что все нужно превратить в музей. Мы очень сильно концентрируемся на отдельных памятниках, а нужно думать о том, чтобы научиться пользоваться историческими зданиями. В центре Бомбея школа, в которую вы водите детей, и поликлиника, где вы лечитесь, скорее всего, будут старыми зданиями, то же относится к вокзалу и зданию суда. Я уверена, что здания должны все время приспосабоиваться к потребностям жизни, что адаптация – единственный верный путь. Я не вижу смысла в том, чтобы закрыть все здания на замок и объявить музеем, в который люди приходят с девяти утра до шести вечера.

share
print